Неточные совпадения
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно
кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре
глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и больше ничего.
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий
глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных
кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Здесь надо стать, пожать
кошку посильнее, так, чтобы она замяукала, и зажмурить
глаза.
— Ничего, поскучай маленько, — разрешила Марина, поглаживая ее, точно
кошку. — Дмитрия-то, наверно, совсем книги съели? — спросила она, показав крупные белые зубы. — Очень помню, как ухаживал он за мной. Теперь — смешно, а тогда — досадно было: девица — горит, замуж хочет, а он ей все о каких-то неведомых людях, тиверцах да угличах, да о влиянии Востока на западноевропейский эпос! Иногда хотелось стукнуть его по лбу, между
глаз…
Лицо ее вдруг изменилось, зрачки
глаз сузились, точно у
кошки, на желтоватые белки легла тень ресниц, она присматривалась к чему-то как бы чужими
глазами и мстительно вспоминая.
Его особенно смущал взгляд
глаз ее скрытого лица, именно он превращал ее в чужую. Взгляд этот, острый и зоркий, чего-то ожидал, искал, даже требовал и вдруг, становясь пренебрежительным, холодно отталкивал. Было странно, что она разогнала всех своих
кошек и что вообще в ее отношении к животным явилась какая-то болезненная брезгливость. Слыша ржанье лошади, она вздрагивала и морщилась, туго кутая грудь шалью; собаки вызывали у нее отвращение; даже петухи, голуби были явно неприятны ей.
Лицо ее, освещенное луною, было неестественно бледно, а
глаза фосфорически и неприятно, точно у
кошки, блестели. Самгин замолчал, несколько обиженный, но через минуту предложил...
Жена пианиста тоже бесприютно блуждала по комнате, точно
кошка, впервые и случайно попавшая в чужую квартиру. Ее качающаяся походка, рассеянный взгляд синеватых
глаз, ее манера дотрагиваться до вещей — все это привлекало внимание Клима, улыбка туго натянутых губ красивого рта казалась вынужденной, молчаливость подозрительной.
После чая все займутся чем-нибудь: кто пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в воду; другой сядет к окну и ловит
глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли
кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Она засмеялась своей широкой улыбкой во весь рот,
глаза блеснули, как у
кошки, и она, далеко вскинув ноги, перескочила через плетень, юбка задела за сучок. Она рванула ее, засмеялась опять и, нагнувшись, по-кошачьи, промчалась между двумя рядами капусты.
Я толкнул ее ногой: худая
кошка шмыгнула мимо меня, сверкнув во тьме зелеными
глазами.
А между этих дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых
кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны,
кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по
глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых
кошек.
А вот
На дереве повис, как
кошка, леший, —
Скосив
глаза и высунув язык,
Старается удавленника скорчить.
Белокурая барышня осталась и села на диван. Иван Федорович сидел на своем стуле как на иголках, краснел и потуплял
глаза; но барышня, казалось, вовсе этого не замечала и равнодушно сидела на диване, рассматривая прилежно окна и стены или следуя
глазами за
кошкою, трусливо пробегавшею под стульями.
Большая черная собака выбежала навстречу и с визгом, оборотившись в
кошку, кинулась в
глаза им.
Кошка благодарно мурлыкала, лизала мне лицо, глядела в
глаза и, казалось, совершенно сознательно отвечала взаимностью на мое расположение и жалость.
Днем у нее
глаза были серые, а ночью темнели, как у
кошки; золотистые волосы обрамляли бледное лицо точно сиянием.
— Вот ращу дочь, а у самого
кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая
глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
— Это меня проклятый писарь подвел! — хрипел старик, страшно ворочая
глазами. — Я его разорву на мелкие части, как дохлую
кошку!
Потом в окно робко и тихонько, но всё ласковее с каждым днем стала заглядывать пугливая весна лучистым
глазом мартовского солнца, на крыше и на чердаке запели, заорали
кошки, весенний шорох проникал сквозь стены — ломались хрустальные сосульки, съезжал с конька крыши подтаявший снег, а звон колоколов стал гуще, чем зимою.
Однажды вечером, когда я уже выздоравливал и лежал развязанный, — только пальцы были забинтованы в рукавички, чтоб я не мог царапать лица, — бабушка почему-то запоздала прийти в обычное время, это вызвало у меня тревогу, и вдруг я увидал ее: она лежала за дверью на пыльном помосте чердака, вниз лицом, раскинув руки, шея у нее была наполовину перерезана, как у дяди Петра, из угла, из пыльного сумрака к ней подвигалась большая
кошка, жадно вытаращив зеленые
глаза.
Скворец, скосив на нее круглый живой
глаз юмориста, стучит деревяшкой о тонкое дно клетки, вытягивает шею и свистит иволгой, передразнивает сойку, кукушку, старается мяукнуть
кошкой, подражает вою собаки, а человечья речь — не дается ему.
Ганна налетела на него
кошкой и чуть не вцепилась прямо в
глаза.
— Я этой Наташке все
глаза выцарапаю, — уверяла Аннинька в порыве справедливого негодования. — Вот увидишь, Эминька, как
кошка, так и вцеплюсь. Пусть тогда Братковский целуется с ней.
Павел и Андрей сели рядом, вместе с ними на первой скамье сели Мазин, Самойлов и Гусевы. Андрей обрил себе бороду, усы у него отросли и свешивались вниз, придавая его круглой голове сходство с головой
кошки. Что-то новое появилось на его лице — острое и едкое в складках рта, темное в
глазах. На верхней губе Мазина чернели две полоски, лицо стало полнее, Самойлов был такой же кудрявый, как и раньше, и так же широко ухмылялся Иван Гусев.
— Сестрица, бывало, расплачутся, — продолжал успокоенный Николай Афанасьевич, — а я ее куда-нибудь в уголок или на лестницу тихонечко с
глаз Марфы Андревны выманю и уговорю. «Сестрица, говорю, успокойтесь; пожалейте себя, эта немилость к милости». И точно, горячее да сплывчивое сердце их сейчас скоро и пройдет: «Марья! — бывало, зовут через минутку. — Полно, мать, злиться-то. Чего ты кошкой-то ощетинилась, иди сядь здесь, работай». Вы ведь, сестрица, не сердитесь?
Сдвинувшись ближе, они беседуют шёпотом, осенённые пёстрою гривою осенней листвы, поднявшейся над забором. С крыши скучно смотрит на них одним
глазом толстая ворона; в пыли дорожной хозяйственно возятся куры; переваливаясь с боку на бок, лениво ходят жирные голуби и поглядывают в подворотни — не притаилась ли там
кошка? Чувствуя, что речь идёт о нём, Матвей Кожемякин невольно ускоряет шаги и, дойдя до конца улицы, всё ещё видит женщин, покачивая головами, они смотрят вслед ему.
Матвею казалось, что теперь
глаза у неё зелёные, точно у
кошки.
В самом деле, через несколько времени являлся он с своей шайкой, забирал всё, что ему угодно, и увозил к себе; на него жаловались, предписывали произвесть следствие; но Михайла Максимович с первого разу приказал сказать земскому суду, что он обдерет
кошками того из чиновников, который покажет ему
глаза, и — оставался прав, а челобитчик между тем был схвачен и высечен, иногда в собственном его имении, в собственном доме, посреди семейства, которое валялось в ногах и просило помилования виноватому.
Блеск
глаз, лукавая таинственность полумасок, отряды матросов, прокладывающих дорогу взмахами бутылок, ловя кого-то в толпе с хохотом и визгом; пьяные ораторы на тумбах, которых никто не слушал или сталкивал невзначай локтем; звон колокольчиков, кавалькады принцесс и гризеток, восседающих на атласных попонах породистых скакунов; скопления у дверей, где в тумане мелькали бешеные лица и сжатые кулаки; пьяные врастяжку на мостовой; трусливо пробирающиеся домой
кошки; нежные голоса и хриплые возгласы; песни и струны; звук поцелуя и хоры криков вдали — таково было настроение Гель-Гью этого вечера.
На мальчике лица не было. Открытая грудь его тяжело дышала; ноги подламывались; его черные, дико блуждавшие
глаза, всклоченные волосы, плотно стиснутые зубы придавали ему что-то злобное, неукротимо-свирепое. Он был похож на дикую
кошку, которую только что поймали и посадили в клетку.
Татьяна Власьевна смотрела на него взглядом
кошки на птицу, увлечённую своим пением. В
глазах у неё сверкал зелёный огонёк, губы вздрагивали. Кирик возился с бутылкой, сжимая её коленями и наклоняясь над ней. Шея у него налилась кровью, уши двигались…
Но ему было не легче и наедине с ней. Встречая его ласковой улыбкой, она усаживалась с ним в одном из уютных уголков гостиной и обыкновенно начинала разговор с того, что, изгибаясь
кошкой, заглядывала ему в
глаза темным взглядом, в котором вспыхивало что-то жадное.
Косой заметил, что Евсей смотрит на его разбегающиеся
глаза, и надел очки в оправе из черепахи. Он двигался мягко и ловко, точно чёрная
кошка, зубы у него были мелкие, острые, нос прямой и тонкий; когда он говорил, розовые уши шевелились. Кривые пальцы всё время быстро скатывали в шарики мякиш хлеба и раскладывали их по краю тарелки.
— Да,
кошке игрушки, а мышке слезки, — ответил, не поднимая
глаз от бумаги, Долинский. Даша вспыхнула.
А фигура все растет и все ближе тянется к нему руками. Он закрыл
глаза, но и сквозь закрытые веки он еще яснее видит и землистые руки, и, как у
кошки, блестящие, где-то вверху, зеленые
глаза, и большой, крючковатый нос жида…
Забитая бабенка, оглушенная всем случившимся, только вся вздрагивала и испуганно поводила кругом остановившимися, бессмысленными
глазами. Порша дал ей несколько увесистых затрещин, встряхнул за шиворот и, как
кошку, бросил на палубу.
А
кошка с темным прошлым мерцала загадочно желтыми
глазами, жила еще в прошлом; но вдруг опомнилась и начала свой длительный и приятный обряд.
Я стал напоминать Шакро об этом. Он стоял предо мной, слушал и вдруг, молча, оскалив зубы и сощурив
глаза,
кошкой бросился на меня. Минут пять мы основательно колотили друг друга, и, наконец, Шакро с гневом крикнул мне...
Его герои —
кошки; были у него коты спящие, коты с птичками, коты, выгибающие спину; даже пьяного кота с веселыми
глазами за бокалом вина изобразил однажды Гельфрейх.
Челкаш привстал с кормы, не выпуская весла из рук и воткнув свои холодные
глаза в бледное лицо Гаврилы. Изогнувшийся, наклоняясь вперед, он походил на
кошку, готовую прыгнуть. Слышно было злое скрипение зубов и робкое пощелкивание какими-то костяшками.
Даже Глаша и та находила нужным почему-то фукать на меня, как
кошка, а когда случайно встречалась со мной, не успев скрыться, как молния, она опускала
глаза и делала сердитое лицо; в течение лета девушка совсем сформировалась и выглядела почти красавицей, если бы не резкие, угловатые движения, которые все еще отзывались детским возрастом.
Жарко пылают дрова в печи, я сижу пред нею рядом с хозяином, его толстый живот обвис и лежит на коленях, по скучному лицу мелькают розовые отблески пламени, серый
глаз — точно бляха на сбруе лошади, он неподвижен и слезится, как у дряхлого нищего, а зеленый зрачок все время бодро играет, точно у
кошки, живет особенной, подстерегающей жизнью. Странный голос, то — высокий по-женски и ласковый, то — сиплый, сердито присвистывающий, сеет спокойно-наглые слова...
Пролив казался спокойными ангельскими
глазами изменившей жены; он стих, замер и просветлел, поглаживая серебристыми языками желтый песок, как рассудительная, степенная
кошка, совершающая утренний туалет котят.
О собаках уже и говорить нечего, а
кошки представляли в его
глазах двойную опасность: во-первых, они царапаются, а потом они могут переесть сонному горло.
Ну, сели, поехали. До свету еще часа два оставалось. Выехали на дорогу, с версту этак проехали; гляжу, пристяжка у меня шарахнулась. Что, думаю, такое тут? Остановил коней, оглядываюсь: Кузьма из кустов ползет на дорогу. Встал обок дороги, смотрит на меня, сам лохмами своими трясет, смеется про себя… Фу ты, окаянная сила! У меня и то
кошки по сердцу скребнули, а барыня моя, гляжу, ни жива ни мертва… Ребята спят, сама не спит, мается. На
глазах слезы. Плачет… «Боюсь я, говорит, всех вас боюсь…»
К ним подошла Матрёна, боязливо улыбаясь. За ней кухарка, вытиравшая мокрые
глаза сальным передником. Через некоторое время осторожно, как
кошки к воробьям, к этой группе подошло ещё несколько человек. Около студента собрался тесный кружок человек в десять, и это воодушевило его. Стоя в центре людей, быстро жестикулируя, он, то вызывая улыбки на лицах, то сосредоточенное внимание, то острое недоверие и скептические смешки, начал нечто вроде лекции.
— Что, не бойсь, совестно
глазам то? — укорил его брать Павлин. — Знает
кошка, чье мясо съела…
В его голосе исчезли мягкие, благосклонные ноты, с какими он обращался к послушному Тимошке, давившему людей руками и сдиравшему шкуры с живых
кошек. Очевидно, в
глазах Михеича Яшка был хуже остяка.
Не отрывая
глаз от гостя, она быстро перегнула свой стан в сторону и порывисто, как
кошка, схватила что-то со стола.